Корреспондент «АиФ - Саратов» побеседовала с Геннадием Ефремовым, председателем Саратовской региональной общественной организации инвалидов «Союз Чернобыль».
По боевой тревоге
- Геннадий Фимистоклиевич, как вы попали в Чернобыль?
- В 1985 году после окончания Саратовского экономического университета я, как добросовестный гражданин СССР, пошёл в военкомат. Поинтересовался, почему меня не призывают в армию. В то время ведь как было: если служить не идёшь, девочки с тобой гулять не будут! (Смеётся.) Направили меня в Шиханы-2 в особый мобильный отряд 123 по ликвидации последствий ядерных аварий. 26 апреля 1986 года был обычный субботний день. С утра после зарядки и завтрака подразделение проводило строевой смотр. Ничего не сулило беды, и вдруг боевая тревога! Два подразделения химической разведки 1-й роты 1-го взвода 123-го особого мобильного отряда были переброшены на аэродром Сенной, откуда военно-транспортным бортом доставлены в пункт назначения недалеко от города Припять. Так 26-го числа у Чернобыльской АЭС первыми после пожарных были мы.
- Что вы там увидели?
- Кругом к подступу АЭС были разбросаны пожарные машины. В воздухе летала странная пыль. Чувствовалось тепло, но какое-то не то. На месте не было абсолютно никого. Наша задача заключалась в том, чтобы замерить дозу радиации, были специальные приборы. Сейчас говорят о 400-500 рентгенах, но я лично замерял 1200-1500. Огонь горел ещё несколько дней, и шёл дым.
Затем мы отправились исследовать близлежащие территории. На нас была солдатская форма. Люди подходили, спрашивали, что происходит, а говорить было ничего нельзя. Помню, как я в песочнице увидел играющую маленькую девочку в красном платье в белый горошек, с бантиком. Не удержался, подошёл к её матери, сказал, что им нужно зайти домой, закрыть все окна и включить радио.
Когда через пару дней объявили эвакуацию, настал хаос. Все думали, что началась война. Дети плакали. Взрослые собирали чемоданы. Машины вывозили всех за город. Эвакуированных мыли в солдатских душах, выдавали им чистую одежду. С собой они имели право брать только документы, больше ничего. Столько на той площадке осталось вещей! И все уезжали с расчётом на то, что скоро вернутся…
- Были люди, которые не захотели покинуть территорию?
- Поначалу многие прятались. Радиация была слишком высокая, никого нельзя было оставлять. По распоряжению министра обороны в некоторых населённых пунктах дома просто сравнивали с землёй, чтобы выгнать людей с территории. Я пробыл в Чернобыле первые 15 дней. Тогда ещё не было ни порядка, ни системы. Появились мародёры. По городу разгуливали кошки и собаки, которым нужно было что-то есть. Набирали добровольцев из числа партизан, выдавали им два ящика водки (нам тогда говорили, что спиртное понижает уровень радиации) и ящик патронов и отправляли отстреливать живность.
- Организм как-то ощущал радиацию? Были средства защиты?
- Першило в горле, менялся голос, появлялись хрипота и матовость в голове. Имеющиеся противогазы ничем не помогали. Радиацию нельзя остановить. На ночь нам выдавали экспериментальные лекарства - какую-то коричневую жидкость, таблетки. От них поднималась температура, ухудшалось самочувствие, бросало то в жар, то в холод, невозможно было спать. А утром надо было ехать. Меня, как самого старшего солдата в полку (мне тогда было 23 года), назначили на химический наблюдательный пост возить представителей высшего командного состава СССР. Естественно, лекарства те мы пить перестали.
Сложно говорить
- О чернобыльской аварии заговорили только в мае. Правильно было умалчивать о случившемся?
- Конечно же, нет! Хотя на тот момент, возможно, так и нужно было. Ведь сейчас вы, молодёжь, смотрите на жизнь другими глазами. У нас были пионерия, комсомол, партия. Строили коммунизм. Родина сказала: «Вперёд», и мы шли вперёд. Мы свято верили в то, что мы лучше всех. Мы и сейчас убеждаемся в этом, потому что после открытия железного занавеса к нам пришли не только джинсы, футболки и жвачка, но наркомания и проституция. И лучше бы мы были огорожены от этого!
После Чернобыля нас отвезли в санаторий под Киевом. Неделю там держали, откармливали, пичкали витаминами. После чего мы отправились обратно в часть, в Шиханы-2. Нас встречал весь город! До части нас несли на руках! Несколько дней службы не было, а потом мы уже собирались на дембель.
- С какими проблемами столкнулись после Чернобыля?
- Всего в регионе защищать страну от атома ушли более 5 тысяч человек. Сейчас нас осталось около 3 тысяч. Средний возраст - 62 года. Многие уже оттуда приехали больными. Практически у всех гипертония, инсульты, инфаркты, болезни сердца и рак. Сразу же возникли проблемы с возмещением вреда, организацией связи с Чернобылем, начислением и индексацией пенсий. Лет десять назад в госучреждениях лекарств не хватало. И мы ездили по городу, заключали договоры с частными аптеками, чтобы те закупали медикаменты по нашим рецептам, потом минздрав их оплачивал. И уже тогда было много «левых» лекарств.
Сегодня же говорить о чернобыльских проблемах стало сложно. С наступлением кризиса почти все льготы с нас сняли. По-прежнему есть проблема с санаторно-курортным лечением. Мы обращались в региональный минздрав, там сообщили, что путёвки не выделяют в Москве. И в последние несколько лет никак не решается вопрос с жильём. Если раньше худо-бедно квартиры выдавались, то сейчас этого не происходит. Опять же в областном министерстве строительства говорят, что на эти нужды финансирования из федерального бюджета нет.
Остались без льгот
- Говорили, что некоторые чернобыльцы не могли получить группу инвалидности...
- В Чернобыле мы были в 1986 году, а просить группу инвалидности некоторые люди пришли только через двадцать лет. При этом у них не было ни истории болезни, ни карточки, ни обращений к врачу. Получается, что у человека есть подтверждение тому, что он - чернобылец, но каким он оттуда приехал, больным или здоровым, неизвестно. То есть он работал и к врачу обращаться не думал до тех пор, пока сильно не заболел. В таких случаях мы искали зацепки, когда чернобылец проходил медобследование у себя же на предприятии.
- Правда ли, что от соцпакета, положенного федеральным льготникам, многие отказались?
- Да, почти 90%. Потому что те лекарства, которые выдавались чернобыльцам, их не устраивали. В соцпакет же входят медикаменты и санаторно-курортное лечение, которое чернобыльцам положено ежегодно. Раньше до декабря надо было пролежать в отделении профпатологии, обследоваться в поликлинике, получить направление врача. Терапевт писал в минздрав, какое количество путёвок нужно на следующий год.
В каждой поликлинике был ответственный, который занимался чернобыльцами. Каждый год до 26 апреля мы получали в Энгельсе бумажку о том, что такого-то числа должны прийти на медобследование. Но лет пять назад эту должность в поликлиниках сократили, и приглашения нам не стали приходить. И если раньше в поликлиниках были вывески, что участники войны, инвалиды, чернобыльцы обслуживаются вне очереди, то сейчас нас в этом списке нет. И всё то внимание, которое уделялось чернобыльцам, перечеркнуло одно слово - «кризис».
26 апреля - День памяти жертв радиационных аварий и катастроф 
В парке Победы откроют памятник 
В Саратовской области растёт число переселенцев из Украины 
Куда уходят чувства и можно ли их вернуть?